Верховенство нрава. Почему Турция чувствует вседозволенность в Закавказье

Турция вытесняет Россию с Закавказья. Такое объяснение происходящего сейчас в Нагорном Карабахе наиболее популярно как среди российских обывателей, так и среди политиков. Естественное союзничество Турции и Азербайджана в Москве воспринимаются как проделки Анкары в ближней зоне влияния РФ. При этом действия самой Москвы все последние годы на контуре средиземноморских границ Турции остаются фигурой умолчания. Почему, несмотря на персонифицированные отношения, Россия и Турция не могут договориться о Закавказье, объясняет эксперт Российского совета по международным делам и американского Middle East Institute (в статусе нерезидента) Антон Мардасов.

Осенняя эскалация конфликта в Нагорном Карабахе, которая стала продолжением июльских столкновений между Арменией и Азербайджаном (кстати, первых за долгие годы вне спорного региона), для России наслоилась на другие проблемы внутри ОДКБ, а именно: политический шторм в Белоруссии и очередную революцию в Киргизии. Российская власть всегда придерживалась риторики «осажденной крепости» и поэтому в срочном порядке ищет новые точки опоры на постсоветском пространстве, так как, безусловно, почувствовала себя более уязвимой. Тем не менее Кремль пытался уйти от разговоров о «сжимающемся вокруг России кольце», связав все происходящие сейчас события с «общемировым ростом конфликтного потенциала». 11-часовая попытка Москвы примирить Ереван и Баку провалилась, только придав ускорение маховику отечественной пропаганды. А он, как известно, даже по инерции движется в поиске очередных врагов в «подбрюшье» страны.

Главный принцип и он же парадокс российской внешней политики – пытаться усидеть на нескольких «стульях» сразу, и это при свойственной госведомствам закостенелости и стереотипности мышления. Для таких эквилибристических этюдов всегда находятся теоретические оправдания. Например, такое: Москва должна занимать роль внеблоковой силы, напирающей на многосторонность как более справедливую форму управления отношениями. Ведь, как заметил Владимир Путин еще в 2003 году, без нее якобы не может быть решена ни одна глобальная или региональная проблема. Но если Россию рассматривать локомотивом постсоветского пространства, то не стоит удивляться, что при постоянном маневрировании «головы» его вагоны, то есть национальные республики, предпринимают попытки диверсифицировать свои связи.

В конце концов, современная политика существует по законам бизнеса, приправленным общностью идей, а никак не на основе мифического взаимоуважения и размытого выражения «озабоченностей». Аморфные интеграционные проекты Кремля, которые поддерживаются расплывчатыми антитеррористическими учениями по борьбе с зачем-то идущими на прорыв госграниц стройными рядами боевиков, не могут быть тем ориентиром, на который будет смотреть в основном ещё номенклатурная, но все же осовремененная постсоветская верхушка.

Очевидно, что альянс Турции и Азербайджана – даже без учета исторической «тюркской солидарности» — имеет конкретную и, что немаловажно, задокументированную правовую основу. Более того, по поводу Карабаха внутри турецкой политической элиты нет серьезной раздробленности — практически все партии солидарны с позицией Баку. Так, обычно спорящие правящая Партия справедливости и развития и старейшая в Турции Народно-республиканская партия в вопросе армяно-азербайджанских отношений разделяют единую «жесткую позицию». С началом боевых действий 27 сентября практически все турецкие политические силы поддержали Азербайджан и осудили Армению, кроме левой Демократической партии народов, отстаивающей права курдов и выступающей за нормализацию отношений с Ереваном без предварительных условий. Но и она так и не выступила с резкими заявлениями. Впрочем, даже в рамках общего процесса распространения турецкой мягкой силы на территориях среднеазиатских и кавказских стран воспринимать политику Анкары как наступление на пятки России – весьма большое преувеличение.

По поводу Карабаха в Турции нет серьезной раздробленности — практически все партии солидарны с позицией Баку

Острую реакцию в России на распространение тюркского влияния, пусть и с реально слабыми механизмами (турецкая лира падает так же, как и российский рубль), можно объяснить не только тоской по имперским амбициям и банальным ура-патриотизмом, взращиваемым лояльными Кремлю СМИ, но и зачастую неосознанным пониманием существующих идеологических вакуумов. Путинская система, запутавшаяся в собственных же «скрепах», не в состоянии их заполнить. Россию все эти годы на идеологическом поприще штормит – от противоречивых идей философов (Ильина, Соловьева, Бердяева), которые штудировались даже губернаторами, до ставшей после Донбасса маргинальной идеи продвижения «русского мира». Примечательно, что при этом власти даже не в состоянии скрыть свое ожидание, что Саудовская Аравия и ОАЭ увеличат инвестиции в российские кавказские республики. И, видимо, эти финансовые вливания исключаются из инструментов «мягкой силы», потому что… так надо.

В этом плане Турция, которая в пику странам Залива четко позиционирует себя защитницей мусульманского мира, вызывает у российской системы недоумение. С одной стороны, различные российские элитные группы стереотипно воспринимают Турцию как страну, с которой Россия не раз воевала и которая – фактически единственная в мире – не стесняется реисламизации («исламского возрождения»). При этом апелляция российских чиновников и экспертов к религиозному фактору при разговоре о Турции – это не только, откровенно говоря, проявление бытовой исламофобии, но и прием, фактически одобренный сверху, пусть и в сложный период. Так, во время ссоры Москвы и Анкары в 2015 года после сбитого турками российского Су-24, бомбившего в Сирии позиции туркоманов (сирийских турок), которых Анкара официально и превентивно просила не атаковать РФ, сам Владимир Путин не стеснялся обвинять Эрдогана в поддержке «радикального что ли» направления ислама. С другой – между государствами есть сильно персонифицированные и прошедшие проверку кризисом 2015-го отношения Путина и Эрдогана, на которые завязана реализация множества неоднозначных проектов и решение проблем на различных внешнеполитических направлениях. К этому добавляется парадоксальная схожесть авантюр Путина и Эрдогана (с ностальгией либо по временам СССР, либо по эпохе Османской империи), донельзя милитаризировавших свою политику.

С тем, что внешнеполитические действия двух стран практически идентичны, соглашается и турецкий эксперт Метин Гуркан, один из основателей новой партии бывшего вице-президента Али Бабаджана и бывший военный советник Турции в Афганистане, Казахстане, Киргизии и Ираке. Переставьте даты событий и имена участников – и вы не поймете, о какой стране идет речь. Метин Гуркан в разговоре с The Insider привел несколько примеров из турецкой действительности, в которых любой россиянин обнаружит знакомые черты:

каждый чиновник – от министра энергетики и внутренних дел до рядового клерка — вправе делать заявления по вопросам внешней политики;
за последние несколько лет президент поучаствовал в ряде авантюр, начиная от военной операции в Сирии, сделки с Ливией по месторождениям и заканчивая соперничеством с другими игроками в континентальной Африке, при этом ни в случае гибели военнослужащих, ни при введении очередных антитурецких санкций не отчитывался перед обществом;
военные действия за рубежом пользуются мощной поддержкой населения, помогают поддерживать популярность президента и встречают отклик среди военных из-за более солидного денежного вознаграждения;
страна активно использует в Сирии и Ливии ЧВК SADAT, основанную Аднаном Танрыверди, близким на протяжении многих лет к Эрдогану человеком, который не раз принимал участие в совещаниях высокого уровня, формально уже не находясь на службе.

Учитывая эту поразительную схожесть, совсем неудивительно, что российская система опасается турецкой, также «поднимающейся с колен» и меняющей конституцию под персональный автократический режим. Как справляться с проблемой восприятия Турции, с которой так много противоречий, но и не меньше общих поводов для сотрудничества, в Москве не знают. Поэтому российские пропагандисты и трактуют обострение в Карабахе как «ответку» Турции России за сорванные «дестабилизирующие» планы в Сирии и Ливии. Хотя такая логика абсурдна – афишируемых и неафишируемых взаимовыгодных сделок Москвы и Анкары в той же САР было достаточно много (в 2016 году – Турция получила север Алеппо и город Аль-Баб в обмен на фактическую сдачу Восточного Алеппо войскам Асада, в 2018 году – Африн в обмен на сдачу Асаду территорий на северо-западе и авиабазы Абу-Духур в Идлибе).

Неудивительно, что российская система опасается турецкой, также «поднимающейся с колен» и меняющей конституцию под персональный автократический режим

Директор СВР Сергей Нарышкин от лица всей службы рапортует о террористических группировках в Карабахе, которых или уже давно не существует (как «Джебхат ан-Нусры», запрещенной в РФ, но давно переформатированной организации) или которые к террористическим никогда не причислялись, а их представители вели переговоры от имени сирийской вооруженной оппозиции в рамках астанинского процесса.

Откровенно просевшее дипломатическое российское ведомство (которое давно ушло в тень под давлением военных и спецслужб, курирующих военных, ЧВКшников и ликвидаторов), организовывает очевидный слив о Турции как о главном факторе эскалации в Карабахе. Турецкие военные, очевидно, действительно помогли с планированием Баку комбинированных действий по годами планируемому взлому обороны в Карабахе, опираясь на недавний опыт массированного использования БЛА в сирийской и ливийской кампаниях. Но в статье упор делается на то, что главным двигателем конфликта якобы является турецкий полк, развернутый в Азербайджане.

Впрочем, даже в случае реального присутствия такого количества турецких военных рядом с зоной столкновений вряд ли Москва имеет основания взывать к совести Анкары. И не только потому, что Греции, региональному оппоненту Турции, в свое время были поставлены С-300, а российские кадровые военные или «отпускники» напрямую вовлечены в военные кампании в турецком «подбрюшье» — Сирии или Ливии. Но и потому, что практика скрытого вмешательства повсеместно используется Москвой как в работе с различными зарубежными политическими силами, так и в командовании претендующими на независимость силами — корпусами ДНР на Донбассе (погибший затем в Сирии генерал Валерий Асапов) или минобороны Южной Осетии (генерал Валерий Яхновец).

В условиях, когда прямое участие Турции в карабахском конфликте на земле доказано лишь косвенно, а в воздухе – опирается на картинки с силуэтами абстрактных самолётов, как будто срисованных с авиаресурсов типа Flightradar24, — повлиять на позицию Анкары невозможно. Азербайджан и так владеет наступательной инициативой, хотя и делает столь пафосные заявления о турецкой поддержке (их градус, наверное, стоило бы, понизить, учитывая общие антитурецкие настроения в арабском и западном мире). Попытки отвлечь Анкару от Карабаха за счёт активизации боевых действий в сирийском Идлибе или ливийском Сирте также вряд ли уместны – собственно, каких-то значимых сил Эрдоган в Закавказье не привлекал, а в умении ходить на грани объявления войны с турками лучше не соревноваться – они сейчас не боятся конфликтовать ещё и с Грецией, вокруг которой объединяются Франция, Кипр, ОАЭ. Да и как показали события февраля-марта 2020-го, когда войска Асада понесли крупные потери от ударов турецкой артиллерии и ударных БЛА, Москва отвечает Анкаре, но крайне осторожно.