«Он хотел, чтобы его 15-летняя дочь стала шахидкой». Как россияне попадают в рабство в Сирии и кто их спасает - «Исповедь»

The Insider уже писал о том, как активисты движения «Альтернатива» освобождают людей из трудового рабства (сегодня более 700 тысяч человек в России вынуждены работать по принуждению). В этом году активисты расширили зону своего внимания и отправились в Сирию, где в рабстве также оказалось немало выходцев из России и других стран постсоветского пространства. Освободивший восемь человек лидер движения Олег Мельников рассказал, как активистам удается вытаскивать рабов из самого опасного региона мира, почему не стоит ждать поддержки от официальных властей и как в Сирии расправляются с похитителями людей.

Мы возвращаем людей из рабства. Нам часто говорят: «Вы, наверное, женам боевиков помогали, которые добровольно поехали». Нет. Женщины, которых мы вывозим из Сирии, знакомятся со своими будущими мужьями в своей стране. У них любовь, свадьба и все прочее. Через какое-то время сказка заканчивается, появляются дети, муж говорит, что ему нужно ехать домой, помогать матери, но женщина, как правило, отказывается уезжать за ним. Ведь там война. Тогда мужья не находят ничего лучше, как украсть детей. Женщины, конечно, едут за ними. <Подробнее о том, как россиянки уезжают в ИГ, читайте в материале В ад и обратно. Исповедь российских женщин, вернувшихся из «Исламского государства»

Еще у нас есть случай, когда гражданин России хотел, чтобы его дочь стала шахидкой. Хотел в рай попасть, и чтобы она тоже в рай попала. Он вывез ее незаконным путем из страны, когда ей было 15 лет. Сначала все было благовидно, он ее позвал отдыхать в Турцию. Потом загранпаспорт порвал и вывез в Сирию незаконно. Несколько лет назад граница была открыта. И сейчас не особенно закрыта, честно говоря. Мы выкрали эту девушку из плена и пытаемся доставить в Россию. Больше помочь жертвам некому.

Родители уехавших, естественно, обращаются в посольство, в Минобороны, но от них отмахиваются. Если они доходят до нас, значит, уже написали всем остальным. Мужчина из Владимирской области предупреждал, что его дочь с двумя детьми с уроженцем Дагестана пытается уехать в ИГ. На его обращения не реагировали. Потом, когда они все-таки выехали, он писал везде. В итоге ему пришло письмо на официальном бланке Минобороны, что его дочь погибла в результате авиаударов сирийской правительственной армии.

Родители увезенных в ИГ девушек обращаются в посольство, в Минобороны, но от них отмахиваются

Мы пока единственная организация, которая имеет специальный отряд, который именно освобождает людей и зачастую действует больше в рамках понятия чести, чем закона. Например, в Иордании сейчас сидят, наверное, около 100–150 девушек из СНГ по обвинениям в проституции или оскорблении короля. И всем наплевать на них. Всякий раз, когда женщина пытается куда-то уехать от своего мужа, самое простое — сказать, что она проститутка или что она что-нибудь про короля плохое сказала.

В последней операции у нас были адреса, где нас уже ждали восемь человек — женщины и дети, которым нужно было помочь. В 2013 году российского путешественника Константина Журавлева взяли в плен в Сирии. Тогда мы выяснили, у кого он находится, кто его удерживает, и с тех пор поддерживаем связь с местными. Мы общались с бывшими генералами сирийских правительственных войск, которые нам отчасти помогали и ищут до сих пор тех, кого мы не смогли найти на территории, подконтрольной сирийскому правительству. Российские власти мы решили не отвлекать: не думаю, что они нам могли как-то помочь в этом районе. Но мы, конечно, написали письмо в посольство, сообщили, где мы находимся, и попросили содействия.

Между Турцией и Сирией вообще нет границы, которую легально может пересечь иностранец, это очень сложно. Но я не буду подтверждать, что мы это делали нелегально, потому что в Сирии за это уголовное наказание. Пришлось делать крюк: сначала Латакия, потом Алеппо, потом Бейрут, потом Адана, потом Хатай, а уже оттуда в Идлиб. Все полеты — только через Ливан. Уже из Бейрута можно проехать вдоль моря в Латакию, или в другую сторону — в Дамаск. Там в пределах 200 км, достаточно близко все. Наши сирийские координаторы подсказывали, как можно добраться до жертв.

На месте нам помогает группа из 9 сотрудников. Пара человек там даже знают русский, учились в России. И на территории, подконтрольной правительству, и на территории, подконтрольной боевикам, были люди, которые оказывали нам помощь и помогали с самозащитой. Средства защиты у нас, конечно, были.

У нас был спутниковый телефон и обычный мобильный телефон. Когда мы переходили границу, чуть не попали в засаду, пришлось уничтожить телефон и все прочее, что могло выдать, что я из России. Если бы контакты из телефонов попали в неправильные руки, у наших друзей были бы большие проблемы. Но потом мне удалось связаться с нашими сотрудниками, и дальше мы координировали действия. Когда мы пропали, МИД узнавал периодически о моей судьбе, когда я вышел на связь, они сообщили, что все в порядке, и все. Но у меня к ним претензий нет. Я знал, куда еду.

Я видел казнь боевиков ИГ и знаю, за что их казнили, повлиять на это я никак не мог. Они были организаторами очень большого количества казней, в том числе и иностранных граждан, включая японского журналиста Кедзи Гото. Отчасти их удалось найти потому, что наша местная сетка сирийских правозащитников хорошо работала.

https://youtu.be/rb6qray6p8E

Последние мгновения перед расстрелом террористов

То есть мы содействовали поимке боевиков, потому что считаем, что убийства мирных граждан, иностранцев не должны оставаться безнаказанными. Но преступников искали и до нас. В странах, откуда они родом, их также приговорили бы к смертной казни. Я сам являюсь противником этой процедуры, но в сирийских условиях этих людей не могла постичь другая судьба. Никто из нас не мог повлиять на это. Саму казнь — расстрел — проводили сирийские правозащитники. Сейчас они находятся в Идлибе, и мы готовим коридор для их эвакуации в Турцию и Иорданию.

Я противник смертной казни, но в сирийских условиях этих людей не могла постичь другая судьба. Мы сами в расстрелах участия не принимали

Одного из обвиняемых, кстати, оправдали и просто отпустили. Двух других долго допрашивали, после чего приняли решение об их ликвидации. Мы снимали это на камеру, и эти кадры мы будем дальше использовать в свою защиту в случае возникновения каких-то проблем с российскими властями.

К соседям по моей московской квартире уже приходили люди, которые представились сотрудниками ФСБ, спрашивали, где я, чем занимаюсь. Хотя лично со мной еще никто не связывался напрямую. Телефон у меня доступен, и можно всегда написать нам на почту, я всегда готов ответить. Но мне не впервой. Меня уже несколько раз пытались посадить, один раз даже пытались убить около подъезда в Москве. Я в таких случаях привожу в пример Гомера Симпсона, который вспоминает свои плохие моменты, где он со скалы упал, потом волки напали, потом атомная станция взорвалась, а в конце добавляет: «Да, тяжелая была неделька». Вот это примерно так же и у нас. Как вы понимаете, еще мы не в очень хороших отношениях с местными военизированными группировками, а действовали мы у них под носом. В один момент журналисты — знакомые наших сотрудников в Сирии — сообщили, что за меня назначена награда. Какая конкретно, я не знаю.

Сейчас я в безопасном месте и хочу отдохнуть недели две. Я в 2011-м, когда все это начиналось, думал, сейчас месяцок позанимаюсь и все. Сейчас уже и тяжело, и подустал, но бросать жалко. Семья, конечно, волнуется. Но родственники меня либо поддерживают, либо просто принимают как есть. Тяжелее всего, конечно, детям. Ведь меня подолгу нет дома и я рискую своей жизнью, могу не вернуться.

Некоторые меня считают просто дураком, другие думают, что мне за мою деятельность кто-то платит. Поездка была организована на мои собственные средства — доходы небольшого завода — и немногочисленные пожертвования. На всю операцию за полтора месяца ушло около 1,5 млн рублей. Из этих денег пожертвования — только 50 тысяч рублей. Сейчас у нас нет денег на билеты, чтобы вывезти нескольких человек. Поэтому мы вынуждены тратить по $150 в день на их содержание в убежище. Это женщина одной из европейских стран с семью детьми и девушка, которую выкрал в Сирию собственный отец. Что делать с первой — непонятно, потому что представительства ее страны нет в Дамаске, и документы ей сделать не представляется возможным.

Сейчас у нас нет денег на билеты, чтобы вывезти нескольких человек

Мы пытаемся собирать пожертвования, но люди, которым мы помогаем, не вызывают эмпатии. В России вообще мало кому сочувствуют, кроме стариков, детей и животных. Сейчас у нас есть несколько заявок по Китаю, Шанхаю и Бахрейну, где девушек тоже удерживают в сексуальном рабстве. Мы один раз пытались собрать им просто на билеты домой — столько осуждения и ненависти в наш адрес я еще не встречал.

Кроме того, мы не можем вести нормальную отчетность, как у любого НКО, потому что в отчетах мы не можем указать всего. Не все, что мы делаем на операциях по вызволению, укладывается в формальные рамки закона.

Все вызволенные уже вернулись на родину: в Украину, Грузию, Казахстан и Россию. Всем им делались в посольствах сертификаты на возвращение домой по принципу двух свидетелей — граждан их стран, которые подтверждают личность заявителя <при отсутствии таковых, сотрудники посольства сами пытаются направить на родину запросы для установления личности — The Insider>. Затем заявители оставляют свои анкетные данные, им выдают сертификат, так называемый «белый паспорт», по которому можно вернуться на родину. Тех женщин, с которыми у нас была договоренность, мы практически выкрадывали. Все очень тихо делали, чтобы не привлекать внимания. Ну вышла женщина воздухом подышать, в этот момент подкатила машина, она села и уехала. В целом все проходило по плану: никто в последний момент не передумал, как это иногда бывает у жертв рабства — из-за страха мести. Погони за нами не было, боевых действий мы не вели, хотя у нас были средства защиты на крайний случай. Кто-то из вызволенных людей уже вернулся в семьи, а кому-то возвращаться некуда. Одна девушка будет с нами, пока мы не найдем ей работу. Для этого у нас есть убежище в России, где находятся жертвы рабства, потерявшие дом, связи и деньги.

Женщин, с которыми у нас была договоренность, мы практически выкрадывали. Вышла женщина воздухом подышать, подкатила машина, она села и уехала

Если человек взрослый вернулся и не обращается к нам более 14 дней, мы о нем забываем и все. Это самые сложные 14 дней, и при необходимости мы оказываем помощь. Потом уже люди привыкают и сами способны здраво рассуждать, что-то делать, после этого мы не поддерживаем никаких контактов, стараемся не напоминать о себе.

Когда мы пытаемся вывозить людей, мы связываемся с посольствами их стран. Теоретически любое посольство может решать проблемы очень просто — давать свидетельства на возвращение. Но есть свои требования — например, личное присутствие человека. При этом нужно понимать, что посольство не покупает билеты, не снимает жилье, не решает ваши разные проблемы. Это такая иллюзия, что в посольстве все для вас сделают. Из всех посольств стран, с которыми мы взаимодействовали, лучше Белоруссии нет никого. Они сами выходят на связь, если видят, что мы у себя в группе в Facebook и «ВКонтакте» публикуем что-то про их граждан. Однажды мы опубликовали в 11 вечера пост, а в полночь мне позвонил белорусский консул и спросил: «Чем могу помочь?» Так что Белоруссии ставим пять с плюсом за работу дипломатических ведомств.

Посольство не покупает билеты, не снимает жилье, не решает проблемы. Это иллюзия, что в посольстве все для вас сделают

Россия, к сожалению, действует очень старым бумажным способом. Всегда надо писать официальный запрос. Этим у нас даже занимается специально обученный человек — Вера Грачева, которая долгое время проработала в ОБСЕ и ООН. Она знает, как писать в такие структуры, без нее бы мы не справились. России я бы поставил тройку за работу, если не меньше — из-за бюрократии. Узбекистан и Казахстан примерно так же работают. Украина работает хуже всех — самое, наверное, плохое посольство. И с приходом нового президента — Зеленского — ничего не поменялось. Мы привозим к ним людей, которых освободили, они им даже на месте делают по месяцу справки о возвращении. И все это время мы должны этих людей где-то содержать. За это на меня практически завели уголовное дело по организации нелегальной миграции. Я снимал специально для проживания освобожденных жилпощадь, туда пришли сотрудники полиции и миграционной службы, зафиксировали то, что там проживают иностранные граждане без документов и без регистрации. Я говорю: «А куда им идти? Вот справка из полиции, что мы в посольстве были». А мне на это: «Это не наши проблемы, штраф 800 тысяч». Но тогда была шумиха в прессе, дело в архив сдали.

В Идлибе де-юре всем управляет «Джабхат ан-Нусра» <«Фронт Победы» — подразделение террористической организации «Аль-Каида» в Сирии и Ливии, одна из крупнейших повстанческих группировок в современной Сирии — The Insider>, де-факто это десятки разных группировок, которые просто по «франшизе» там действуют в своих интересах. Но они мало кому подчиняются сами по себе, то есть координированных действий нет. Чуть севернее Идлиба уже Свободная сирийская армия. Они тоже не очень дружат между собой. «Ан-Нусра» в свое время объявляла войну ИГ, и в 2016 году много людей из ИГ перешли туда, пока отступали. Это очень интересный регион и последний оплот террористов, я думаю, здесь они еще могут мобилизоваться и иметь какую-то власть на конкретной территории.

С российскими военными тоже, конечно, встречались. Судя по возрасту, это все-таки контрактники, как мне кажется. Много рассказывают про бойцов из ЧВК Вагнера, но лично мы с ними не пересекались. Около российской авиабазы есть ресторан «Медведь», где любит собираться русскоязычная публика. Там легко можно встретить солдат из Сил спецопераций РФ (ССО). Судя по всему, у хозяйки дела идут очень хорошо, женщина боевая.

Военных действий как таковых в Сирии сейчас практически нет, если не считать котла в «большом Идлибе» и Алеппо, вокруг которого есть территории, которые контролируют террористы. Там сейчас блокпосты через каждые 5–7 км. Но есть определенная такса, чтобы у тебя не проверяли документы. Таксисты ездят, раздают деньги.

Там сейчас блокпосты через каждые 5–7 км. Но есть определенная такса, чтобы у тебя не проверяли документы

Алеппо вообще удивительный город: красивая ближневосточная архитектура, с одной стороны улицы кафе работают, гостиницы, а через 20 метров руины лежат. Причем безжизненные руины никто не восстанавливает, это просто часть ландшафта города. Есть полностью разрушенные районы, есть вполне жилые. Единственное, что восстановили, — это, наверное, гостиницу Шератон в центре. Вообще, гостиницы очень дорогие и принимают только доллары. А все местные кафе очень дешевые. На $4 можно неплохо поесть втроем, вчетвером.

Везде в Алеппо периодически отключается свет, отсутствует нормальный интернет, слышна канонада, которая раздается, когда сирийская армия бьет из орудий по боевикам в Идлибе. Беженцев в Алеппо мало. Они, наверное, больше в лагерях для беженцев. Сейчас там будет разворачиваться передел собственности, потому что у семей боевиков теперь можно забирать имущество. И соседи, как нам рассказывали, пишут доносы друг на друга.

Со Светланой Ганнушкиной, обвинившей меня в авантюризме, я прекрасно знаком, она заслужила право на такое мнение. Но в нашем случае добро может быть только с кулаками. Потому что мы не помогаем людям, которые оказались в тяжелой жизненной ситуации мы сталкиваемся с людьми, против которых прямо сейчас совершаются преступления. Их удерживают. Уговорами и заявлением в полицию тут ничего не добиться. Если Светлана Алексеевна не хочет считать нас правозащитниками, это ее право. Мы никогда не претендовали на эту роль. Просто занимаемся тем, чем занимаемся.

За годы работы у нас были более и менее успешные периоды. Сейчас не самый лучший — есть задержки по зарплате, часть штата ушла, когда я предупредил о том, что будут проблемы. Энтузиасты, конечно, остались и, наверное, останутся до конца. Волонтеры тоже приходят и уходят, а заявки на вызволение кого-то все поступают и поступают.

Записала Вера Рябицкая