Анти-антиутопия: что если бы декабристы победили? - «Мнения»

195 лет назад декабристы вышли на Сенатскую площадь. Каждый год в этот день среди образованных людей возникают споры: знает ли история сослагательное наклонение? Историк Тамара Эйдельман считает, что у декабристов была реальная возможность провести необратимые реформы государственного и общественного строя, и размышляет, к каким последствиям привела бы их победа: отмена крепостного права, появление среднего класса, всё более мирный способ разрешения общественных противоречий.

История не знает сослагательного наклонения… Есть у меня один друг - замечательный ученый, прекрасный историк, но, к сожалению, сильно пьющий человек. Он однажды сказал: «История не знает сослагательного наклонения? Да я бы тем, кто так говорит, опохмеляться не давал».

Не уверена, что я готова поддержать столь суровые меры по отношению к защитникам изъявительного наклонения, но мне кажется, что размышления о том, что «могло бы быть» – не просто беспочвенные фантазии, а один из возможных способов разобраться в механизмах истории.

Итак, представим себе, что 14 декабря 1825 года (то бишь 26 декабря по новому стилю) мятежники, отказавшиеся присягать Николаю I, одержали бы победу. Фантазия? Да, но совсем не беспочвенная. Возможностей для этого было предостаточно. Вспомним Панова и Сутгофа, проходивших со своими солдатами мимо дворца и имевших вполне реальную возможность захватить в плен Николая. Царь спросил их, на чье они стороне, те закричали: «Ура Константину!». Николай спокойно сказал: «Тогда вам в ту сторону»… и они пошли на Сенатскую, навстречу своей судьбе…

Да и на Сенатской все могло повернуться по-другому. Не испугался бы Трубецкой, пришел бы на площадь Булатов – и там бы оказалось достаточно «толстых эполет» – офицеров высших званий, которые спокойно повели бы мятежников в атаку и заняли город. Помню, как мой отец говорил: «Был бы Пестель 14 декабря в Петербурге, они бы, конечно, одержали победу»… «Фантастическая» глава в его книге «Апостол Сергей» заканчивается словами: «Не было. Могло быть…»

А что было бы дальше?

Это ведь более интересный и более сложный вопрос, чем рассуждения о том, могли ли восставшие победить на Сенатской площади? Конечно, могли. Среди них было достаточно опытных военных. А что потом?

Будущие декабристы много говорили и писали, размышляя о том, какой должна быть будущая, свободная Россия. Все они были согласны с тем, что необходимо отменить крепостное право. Мнения об условиях отмены расходились: может быть, дать крестьянам совсем маленький кусок земли, а основную землю оставить у помещиков, может быть, побольше. Точно так же, спорили они и о том, каким будет будущий строй. Республика? Конституционная монархия?

Сложно сказать, какой вариант дальнейшего развития мог победить. Мы в нашей стране привыкли вздрагивать при слове «революция» и сразу представлять себе моря крови. «Образцы» революции для нас – Великая французская с ее гильотиной и якобинским террором и 1917 год со всеми последующими ужасами. А вообще-то революции бывают совсем другими. Июльская революция 1830 года во Франции длилась всего три дня, и она привела к отречению крайне консервативного Карла Х и к вступлению на престол куда более либерального Луи-Филиппа. Пройдет еще 18 лет, и Луи-Филипп тоже лишится власти. В Париже начнутся волнения, войска будут стрелять в толпу – тут же произойдет взрыв негодования. И уже на следующий день король бежал и была провозглашена республика. Таких примеров история западных стран XIX века знает довольно много.

Ну конечно, конечно, мы же не Франция, и не Англия, где вообще в 1689 году парламент просто выгнал короля Якова II и пригласил другого, который правил уже на совсем других условиях. У нас-то все должно быть по-другому. А почему, собственно говоря? Кто сказал, что мы всегда обречены на моря крови, пугачевщину, революционных матросиков, а потом на террор?

Среди декабристов было достаточно людей, считавших необходимым сохранить царскую власть, но ограничить ее парламентом и конституцией. Радикальные идеи, вроде убийства всей царской семьи, разделяло безусловное меньшинство. Что могло помешать им действительно посадить на престол Константина и вынудить его провозгласить конституцию. Ах солдаты, якобы, считали, что Конституция – это жена Константина. Ну, во-первых, эта язвительная шутка совсем не обязательно соответствует действительности. А главное, простите за цинизм, никто не собирался спрашивать солдат.

Радикальные идеи вроде убийства всей царской семьи разделяло безусловное меньшинство

Итак, Константина, сидящего далеко в Варшаве, провозглашают императором, от его имени действует Временное правительство, вводящее конституцию и отменяющее крепостное право. Конечно, это вызывает волнения и смуты. Но насколько кровавыми они бы были, сказать трудно. Сохранив царскую власть, мятежники получили бы возможность действовать от ее имени, а значит, сохранять некоторую видимость легитимности своих решений.

Что дальше? Было бы свергнуто это революционное правительство, как произошло в Испании или в Неаполе в начале 1820-х годов? Устояло бы оно? Представим себе худший вариант: революционеры побеждены. Сможет ли монарх, вернувшийся к власти, «отыграть» полностью назад? Безусловно, нет. Конституцию можно было урезать, но никак не отменить. Вспомним Людовика XVIII, въехавшего в Париж на русских и английских штыках – как ему хотелось вернуться в свою молодость, в Версаль до революции, где маркизы с красными каблуками, прекрасные дамы, веселье, и никто не думает о народном представительстве. Не вышло! Пришлось дать французам Хартию – очень ограниченную, но конституцию. А уж как всем эмигрантам, возвращавшимся во Францию, хотелось вернуть свои родовые земли, отобранные якобинцами и проданные по дешевке крестьянам. Но всем было ясно: возврат земли будет означать такую кровавую баню, по сравнению с которой якобинский террор покажется игрушкой.

Как бы ни складывались события в России, сколько бы ни продержалось революционнее правительство, если бы оно провело реформы, полностью уничтожить их никто не решился бы. Если бы крестьяне были освобождены – а этого-то хотели все декабристы – то никому и никогда не пришло бы в голову закрепощать их снова. Если бы конституцию уже ввели, то ее можно было бы сокращать, урезать, но не отменять.

Если бы крестьяне были освобождены, то никому и никогда не пришло бы в голову закрепощать их снова

И что это означало бы для нас сегодня? О! Очень-очень много. Свободные крестьяне – основа быстрого развития экономики и формирования буржуазии, среднего класса, который, как известно, всегда склонен защищать стабильность. Если бы крестьян освободили с малым количеством земли, то это, безусловно, привело бы к большим смутам и потрясениям, но только… опять простите за цинизм, эти смуты сегодня были бы уже давно забытым прошлым, волнениями почти двухсотлетней давности. Вопрос с землей уже дано был бы решен (с большими или меньшими потрясениями), может быть, крестьяне просто постепенно были бы поглощены городами и пополнили ряды рабочего класса, может быть, еще в середине XIX века, задолго до Столыпина, кому-то пришло бы в голову, что можно наделять их землей в Сибири, может быть, они отвоевали бы свои права с помощью восстаний... Но ясно, что к началу ХХ века ситуация уже постепенно успокаивалась.

Разрастался бы средний класс, и меньше было бы оснований для охов и вздохов об особом пути России, о том, что русский народ не склонен к накопительству и капиталистическим отношениям, а зато обладает врожденным чувством справедливости и особой духовностью. Среди народа-богоносца очень быстро обнаружились бы предприимчивые и деловые люди, которых и в реальной жизни было очень много, просто как-то не принято их замечать. Вот они бы вышли на первый план не только в экономической, но и в общественной жизни, и, может быть, оттеснили бы на задний план Базаровых и Рахметовых. Они, конечно, все равно были бы, только в новых обстоятельствах их мечты о коммунах, размещенных в огромных дворцах из стекла и металла, о крестьянском социализме, о том, что отсталость России ее сила, и никакие западные ценности нам не нужны— все это оказалось бы уделом некоторого количества эксцентричных маргиналов, а большинство занималось бы делом: кто-то устраивал фабрики, а кто-то создавал бы политические партии и добивался все больших свобод. Людей, вроде Морозовых или Щукиных, то есть миллионеров, вышедших из крестьян, оказалось бы намного больше, и влияние их было бы гораздо сильнее.

Созвали бы декабристы Государственную Думу или Земский собор – был бы это работоспособный и эффективный парламент? Наверное, нет. Ну так ведь и английский парламент не всегда был похож на то, что мы видим сегодня. Глядишь, безответственные и продажные депутаты за двести лет научились бы чему-то, и их постепенно сменили бы более честные и более ответственные политики. Не идеальные. Но просто те, у кого было бы за плечами много поколений людей, знавших политическую борьбу, был бы опыт политической жизни.

Означало бы это спокойное, бесконфликтное развитие? Наверное, нет. Россию могло бы трясти еще много раз – были бы и перевороты, и революции, мало какая европейская страна их не знала. Только каждая следующая была бы все более легкой и менее кровавой. Все на самом деле очень просто: когда нарыв вскрывается, то всегда больно. Но чем раньше это сделать, тем легче перенести операцию, тем меньше гноя вытечет из раны.

Не было? Могло, могло, могло быть…