Первая пятилетка. Жизнь под санкциями - «Новости - Энергетики»

Прошедшим летом исполнилось пять лет с момента введения секторальных технологических и финансовых санкций против России. Такая дата, такой юбилей. Если вспомнить, что холодная война длилась около сорока лет, то эта первая пятилетка как бы еще и не срок вовсе. Можно сказать, что все только начинается. Но еще никто не говорит, что это — новая холодная война.

«Тогда первое время при попытке осознать происходящее и найти аналогии из опыта пережитых за новейшую историю России кризисов никакие из них не встраивались в цепочку. Это не было похоже на август 98-го, когда в стране просто кончились деньги. Это не было кризисом, пришедшим к нам откуда-то издалека в 2008-м с обрушением мировых рынков. Это не воспринималось и в логике адекватной реакции США на «Крым наш», потому что мы уже как-то привыкли с момента речи Путина в Мюнхене в 2007-м, что с Россией в мире считаются. Дорогая нефть, растущий экспорт газа, Олимпиада в Сочи — все это как-то не увязывалось с тем, что мы теперь не в «Большой восьмерке», а в компании с Северной Кореей, Ираном и Кубой.
Изменившаяся повестка главных новостей тогда накрыла страну и сбила все ориентиры. Фокус переключился на Донбасс, Луганск, военный конфликт с Украиной, потом еще Сирия и премьер с его «денег нет, но вы держитесь». Пока все смотрели в ящик про то, «что там у хохлов», власть яростно сражалась, стараясь персонально защитить тех, кто попал в санкционные списки. Нам было просто не до экономики» - вспоминает президент Ассоциации малого и среднего бизнеса Григорий Медведев.


А помните, мы ведь собирались делать в Москве еще один мировой финансовый центр. Такой же, как Нью-Йорк, Токио, Гонконг и Лондон, а остались одни на своем рынке, как в песочнице, из которой очень быстро все иностранные инвесторы ушли со своими деньгами к себе домой и у нас тут резко возросла зависимость от внутренних источников финансирования. В 2015–2016 годах фактически в отсутствие доступа к внешним рынкам заимствований российские компании активно сокращали свой внешний долг. Совокупный российский внешний долг сократился с 728 млрд долларов в 2013 году до 511 млрд долларов в 2016-м (из них 114 млрд соответствуют фактическому сокращению долга, остальное снижение связано с уменьшением долларового эквивалента рублевого внешнего долга в условиях ослабления рубля).
Жесткая фаза адаптации экономики заняла около двух лет, в течение которых власть пыталась придумать новые стимулы роста, но не придумала ничего, кроме трубопроводов и моста в Крым, что, надо признать, отчасти исправило траекторию прямого пикирования на кривую скачков на месте.
Рост оказался существенно слабее, чем в предыдущие циклы. Но мы вместо того, чтобы заниматься своими проблемами, опять во всем обвинили Госдеп. Замедление роста далеко не в первую очередь связано с санкциями. Нас догнали демографические ограничения, мы сами не смогли ничего сделать с деловым климатом в стране… Хотя нет, смогли. Демографию поправили пенсионной реформой, съездили посмотреть на шпиль одной церкви под Лондоном и посадили Калви. Мы по понятным причинам сделали более жесткую монетарную и бюджетную политику, которая во многом обоснована, но имеет и свою цену. Цену имеет, а смысл не очевиден. Повышение НДС — сомнительный инструмент. Но так или иначе вряд ли можно утверждать, что санкции не внесли никакого вклада в замедление экономического роста.
«Спустя пять лет после введения санкций российские заемщики по-прежнему существенно меньше прибегают к внешним заимствованиям, чем в досанкционные годы. До введения санкций российские компании примерно в равной пропорции привлекали средства как на внутреннем, так и на внешнем рынке. После введения санкций на внешние заимствования стала приходиться лишь четверть. Аналогичная ситуация складывается и с рынком синдицированных кредитов. С одной стороны, можно усмотреть в этой ситуации и позитивные эффекты в виде меньшей зависимости от валютных рисков. С другой стороны, как и любые ограничения, данная вынужденная концентрация на внутреннем рынке, создающая конкуренцию за ресурсы, не способствует ускорению экономического роста» - говорится в исследовании «Нордеа Банк».

Нельзя сказать, что мы ничего не сделали, чтобы защитить свой рынок, своего производителя и потребителя. Мы придумали импортозамещение хамона и пармезана, давить тракторами продуты — наши контрсанкции и поддержка отечественного производителя, который сразу просек фишку и поднял цены. Продуктовое эмбарго привело к снижению доли европейских товаров в российском импорте примерно на 1,5 процентных пункта. Всего-то. Данные товары были частично замещены импортом из стран СНГ и Латинской Америки, а частично за счет роста внутреннего производства. Доля импорта в сельскохозяйственной продукции и в продукции пищевой промышленности существенно сократилась (например, для сыров с 49 до 30%, для мяса и птицы с 17 до 8%). Российская пищевая промышленность выросла на 25% с момента введения эмбарго, в то время как средний рост по промышленности в целом за аналогичный период составил лишь 9%. Тем не менее цены на продукты питания в последние пять лет росли быстрее, чем в среднем стоимость потребительской корзины, указывая на то, что импортозамещение не было бесплатным для потребителя.
За последние пять лет в российской экономике сформировалось несколько трендов, напрямую или косвенно связанных с жизнью под санкциями. Прежде всего снизилась предсказуемость экономической ситуации в России. Вся эта многолетняя стабильность, которой так гордилась наша власть, пошла прахом. Санкции постоянно изменяют характер. То они ширятся, то углубляются, то они вылезают как шило из дырки в кармане, то как кнопка на стуле, на который ты садишься попой. Санкции не дают к ним адаптироваться и заставляют постоянно учитывать сохраняющийся риск новых раундов ограничительных мер.
Постоянная угроза дополнительных санкций — это дополнительный источник неопределенности для будущей динамики валютного курса, а как следствие, и инфляции, и процентных ставок. В таких условиях прогнозы становятся менее точными, а инвестиционные решения более рискованными. Мягко говоря, когнитивный диссонанс у бизнеса сменился постоянным дискомфортом в связи с неопределенностью экономической ситуации. Только упавшая за эти пять лет слабость внутреннего спроса фигурирует в ответах компаний чаще, чем неопределенность экономической ситуации, как фактор, ограничивающий рост бизнеса.
Мы изо всех наших собственных сил, как можем стараемся закрутить то ли гайки, то ли вентиль на трубе нашей экономики в попытках сократить долю доллара во внешнеторговых расчетах. За последние пять лет она неуклонно сокращалась как в экспортных (с 80 до 67%), так и в импортных операциях (с 40,6 до 36,2%). На данный момент доллар остается основной валютой во внешнеторговых расчетах, но тренд на снижение этой доли в ближайшие годы, скорее всего, сохранится. В расчетах за импортные товары доля рубля или евро в ближайшие годы может превысить долю доллара.
Мы уже давно пытаемся в российской внешней торговле повернуть на Восток и крутим баранку руля, стараясь вписаться в вираж. И у нас вроде даже что-то получается. Доля Китая в российском импорте возросла на пять процентных пунктов, в то время как доля Европы снизилась на аналогичную величину. Примечательно, что в целом в мире европейская доля рынка в совокупном импорте оставалась в течение данного периода относительно стабильной на уровне 32%, то есть изменение географии российского импорта не в полной мере укладывается в глобальные тренды. Может быть, какое-то ускорение нашему продвижению на Восток окажет торговая война Китая и США. Хотя, если Трамп захочет пойти на второй срок, он придумает что-нибудь и сгладит весь негатив, который вызван этим конфликтом. Да и Китай, пожалуй, тоже как-то справится с этими неприятностями.

А вот история про обезьяну, которая смотрит, как дерутся два тигра, вряд ли получит счастливый финал. Потому что мы пытаемся в условиях действия санкционных ограничений расти на наших грандиозных свершениях и прорывах внутреннего рынка, где есть только минимальный спрос, который объясняется низкой покупательской способностью и возросшей фискальной нагрузкой. Нефтегазовый сектор? А технологические ограничения, применяющиеся в добыче и разработке нефтяных месторождений? Влияние данных санкций заметно не сразу, в отличие от финансовых ограничений, но с течением времени негативные эффекты данных санкций накапливаются и становятся более болезненными. Несмотря на то что объемы добычи нефти в настоящее время находятся на постсоветских максимумах, это во многом результат инвестиций, осуществленных в досанкционный период. Официальный прогноз министерства экономического развития предполагает сохранение добычи на стабильном уровне на горизонте 2024 года, но существуют и другие прогнозы (например, Энергетического центра «Сколково»), предполагающие снижение добычи после 2020–2021 годов темпом примерно на 1,5% в год на фоне технологических трудностей с замещением старых месторождений на новые.
Доживем до 2024-го, тогда и поговорим.

{full-story limit="10000"}